Неточные совпадения
Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. «И ты, изгнанница, — думал я, — плачешь о своих широких, раздольных степях! Там есть где развернуть холодные
крылья, а здесь тебе душно и тесно, как
орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки».
Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул
крылом и сказал ворону: нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!
А если огонь не угаснет, жизнь не умрет, если силы устоят и запросят свободы, если она взмахнет
крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг полоненная слабыми руками, и ринется на ту высокую скалу, где видит
орла, который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!
Саженях в пятидесяти от нас плавно проплыл в воздухе, не шевеля
крыльями,
орел; махнув раза три мерно
крыльями над нами.
«Там он меня, говорит, чем свет разыщет, а ты меня
скроешь, а завтра чем свет в Москву», а потом в
Орел куда-то хотела.
Два льва заменяли ножки кресел, а спинку образовал двуглавый
орел с подъятыми
крыльями, золоченый и раскрашенный.
Голоса то сходились, то расходились, то текли ровным током, как река широкая, то бурными волнами вздымались и опускались, и наконец, взлетев высоко, высоко, царили в небесах, как
орлы с распростертыми
крыльями.
Орла сбросили с валу в степь. Это было глубокою осенью, в холодный и сумрачный день. Ветер свистал в голой степи и шумел в пожелтелой, иссохшей, клочковатой степной траве.
Орел пустился прямо, махая больным
крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят. Арестанты с любопытством следили, как мелькала в траве его голова.
Воздух был благораствореннейший; освещение теплое; с полей несся легкий парок; в воздухе пахло орешиной. Туберозов, сидя в своей кибитке, чувствовал себя так хорошо, как не чувствовал давно, давно. Он все глубоко вздыхал и радовался, что может так глубоко вздыхать. Словно
орлу обновились
крылья!
Признаки утра: серебристый туман забелел над водой, и молодые
орлы недалеко от него пронзительно засвистали и захлопали
крыльями.
«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что
орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся, в последний раз, высоко в небо и, сложив
крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…
Все гладь и гладь… Не видно края…
Ни кустика, ни деревца…
Кружит
орел,
крылом сверкая…
И степь, и небо без конца…
Кружит
орел,
крылом сверкая…
Над ними в неизмеримой вышине неба вы уж непременно увидите беркута, род
орла: распластав дымчатые
крылья свои, зазубренные по краям, распушив хвост и издавая слабый крик, похожий на писк младенца, он стоит неподвижно в воздухе или водит плавные круги, постепенно понижаясь к добыче.
Он зверски выкатил на них глаз, потоптался на месте,
крылья распростер, как
орел, но никуда не улетел, а начал бег по двору, по кругу, как лошадь на корде.
Когда же полдень над главою
Горел в лучах, то пленник мой
Сидел в пещере, где от зною
Он мог сокрыться. Под горой
Ходили табуны. — Лежали
В тени другие пастухи,
В кустах, в траве и близ реки,
В которой жажду утоляли…
И там-то пленник мой глядит:
Как иногда
орел летит,
По ветру
крылья простирает,
И видя жертвы меж кустов,
Когтьми хватает вдруг, — и вновь
Их с криком кверху поднимает…
Так! думал он, я жертва та,
Котора в пищу им взята.
Барабошев. Одно слово: баба-орел; из себя королева, одевается в бархат, ходит отважно, говорит с жаром, так даже, что
крылья у чепчика трясутся, точно он куда лететь хочет.
Ужель исчез ты, возраст милый,
Когда всё сердцу говорит,
И бьется сердце с дивной силой,
И мысль восторгами кипит?
Не всё ж томиться бесполезно
Орлу за клеткою железной:
Он свой воздушный прежний путь
Еще найдет когда-нибудь,
Туда, где снегом и туманом
Одеты темные скалы,
Где гнезда вьют одни
орлы,
Где тучи бродят караваном!
Там можно
крылья развернуть
На вольный и роскошный путь!
Я жить спешил в былые годы,
Искал волнений и тревог,
Законы мудрые природы
Я безрассудно пренебрег.
Что ж вышло? Право смех и жалость!
Сковала душу мне усталость,
А сожаленье день и ночь
Твердит о прошлом. Чем помочь!
Назад не возвратят усилья.
Так в клетке молодой
орел,
Глядя на горы и на дол,
Напрасно не подъемлет
крылья —
Кровавой пищи не клюет,
Сидит, молчит и смерти ждет.
По временам, когда я начинал забываться, мне казалось, что надо мной шумят лиственницы и кедры, что я гляжу вниз с высокого утеса и вижу белые домики кордона в овраге, а между моим глазом и белою стеною реет горный
орел, тихо взмахивая свободным
крылом.
Матрена. Теперь сморгаешь, ищи тогда на
орле — на правом
крыле. Сестра придет — и прощайся.
— Ну да, — отозвался повествователь, — после, разумеется, ищи что на
орле, на левом
крыле.
Я чувствую неведомые силы,
Готов один поднять всю Русь на плечи,
Готов
орлом лететь на супостата,
Забрать под
крылья угнетенных братий
И грудью в бой кровавый и последний.
Не так
орелСвои оплакивает
крылья,
Которых мощь изведал он,
Которых царственная сила
Его под небо уносила…
И уж куда как становится зол
Крылья свои опаливший
орел…
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе
орёл молодой.
Мой грустный товарищ, махая
крылом,
Кровавую пищу клюёт под окном...
— И в руки такую дрянь не возьму, — отвечал паломник. — Погляди-ка на орла-то — хорош вышел, нечего сказать!.. Курица, не
орел, да еще одно
крыло меньше другого… Мой совет: спусти-ка ты до греха весь пятирублевый струмент в Усту, кое место поглубже. Право…
Тогда
орел вдруг сам громко закричал, расправил
крылья и тяжело полетел к морю. Он вернулся только поздно вечером: он летел тихо и низко над землею, в когтях у него опять была большая рыба.
Орел устал и не мог лететь опять на море; он спустился в гнездо, прикрыл орлят
крыльями, ласкал их, оправлял им перышки и как будто просил их, чтобы они подождали немного. Но чем больше он их ласкал, тем громче они пищали.
Ни единой цветной ленточки не было заметно в строго-траурном наряде генеральши, только из-под четок сквозило серебро небольшой брошки, которая изображала одноглавого
орла с поднятыми
крыльями.
И много есть животных — собака Шарик, гордый
орел с подбитым
крылом. Гуси выстраиваются на правом фланге арестантов и торжественно шествуют вместе с ними на работы. Милый козел Васька бодается с лезгином Бабаем и ловким ударом сшибает его с крыльца.
Здесь, у подножия этих гор, изрытых древлерусскими христианскими подвижниками, всякий человек, как у подножья Сиона, становится хоть на минуту верующим; необходимость глядеть вдаль и вверх на эти уносящиеся под небо красоты будит душу — и у нее, как у отогревающегося на подъеме
орла, обновляются
крылья.
— Эльфы… светлые маленькие эльфы в голубом пространстве… Как хорошо… Люда… смотри! Вот горы… синие и белые наверху… Как эльфы кружатся быстро… быстро!.. Хорош твой сон, Люда… А вот
орел… Он близко машет
крыльями… большой кавказский
орел… Он хватает эльфа… меня… Люда!.. Ах, страшно… страшно… больно!.. Когти… когти!.. Он впился мне в грудь… больно… больно…
Я выпустила на свободу Казбека, у которого за лето порядочно отросли
крылья, и молодой
орел улетел в горы.
Благоухающие цветы человечества ищут смысла жизни и делают открытие, — смысл в том, чтобы благоухать. А крапива, репей, бурьян поучаются, вздыхают и повторяют: «Да, наше призвание — благоухать!»
Орлы рвут ураган стальными
крыльями и кричат сверху: «Жизнь в том, чтобы бороться с грозами!» А козявки цепляются за бьющиеся под ветром листья и пищат: «Да, жизнь в борьбе с грозами!»
Над ним икона горела в лучах своих дорогих каменьев; у подножия ее двуглавый
орел расправлял уж свои
крылья.
Так проводил жизнь в Петербурге молодой екатерининский орленок, еще не расправивший как следует
крылья, чтобы воспарить в высь к поднебесью и затмить всех
орлов ее царствования, включая и братьев Орловых.
Вечер наволок густые тучи, в которых без грозы разыгрывалась молния. Под мраком их отправился русский отряд через горы и леса к Сагницу, до которого надо было сделать близ сорока верст. Уже
орлы северные, узнав свои силы, расправили
крылья и начинали летать по-орлиному. Оставим их на время, чтобы ознакомить читателя с лицом, еще мало ему известным.
Воины за свободу, имя и честь нашей отчизны стекаются со всех сторон под
крылья белого
орла.
«И на родившего их удостоился взглянуть, — говорил счастливый ловчий, — такого матерого
орла сродясь не видал. Как подымется,
крыльями застилает солнце». Обещанная награда, и с придачею, выдана. Теперь стало дело за железною сетью и уменьем прикрепить ее ко гнезду. Посланы исполнители; голова их порукою за точное исполнение.
Орлы обвертывают Мамона своими
крыльями, спутываются с ним, и все трое, истощенные, истекая кровью, валятся с дерева безобразным клубом; остановленные ветвями, качаются на них, будто в воздушной колыбели, и наконец с грохотом падают на землю.